Странствия убийцы [издание 2010 г.] - Хобб Робин (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
— Баррич с ними? Думаю, Чейд выбрал его потому, что считает: Баррич стоит сотни стражников. Только гораздо более осторожен, — заметил шут.
Знал ли он, как больно ранит меня? Он разлил бренди. Я с трудом поднял свою чашку.
— За дочку. Твою и Молли, — предложил шут, и мы выпили.
Бренди обжег мне горло.
— Так… — проговорил я. — Значит, Чейд давно знал обо всем и послал Баррича охранять их? Они знали даже раньше, чем узнал я!
Почему я чувствовал себя так, словно они что-то украли у меня?
— Подозреваю, что да, но не уверен. — Шут помолчал, как бы сомневаясь, разумно ли говорить мне об этом. Потом отбросил всякую скрытность: — Я складывал части головоломки, вспоминал. Думаю, Пейшенс что-то подозревала. Видимо, именно поэтому она просила Молли позаботиться о Барриче, когда он был ранен. Ему эта забота была не нужна, и он знал это так же хорошо, как Пейшенс. Но Баррич умеет слушать, может быть, потому, что сам мало говорит. Молли нужен был кто-то, может быть тот, кто сам когда-то воспитывал незаконного ребенка. В тот день, когда мы все сидели наверху… ты послал меня туда, чтобы Баррич посмотрел, что можно сделать с моим плечом, помнишь? Тот день, когда ты запер комнату Шрюда, выставив из нее Регала, чтобы защитить короля… — Казалось, на мгновение воспоминания захватили его. Потом он пришел в себя. — Когда я поднимался по лестнице в комнату Баррича, я слышал, что они спорили. То есть Молли спорила, а Баррич, по обыкновению, молчал. Ну я и подслушал, — честно признался он. — Но мало что услышал. Она настаивала, чтобы он раздобыл для нее какую-то особую траву. Он отказался. В конце концов он обещал ей никому не говорить и просил ее как следует подумать и делать то, что ей хочется, а не то, что она считает наиболее разумным. После этого они замолчали, и я вошел. Молли извинилась и ушла. Потом пришел ты и сказал, что она бросила тебя. — Он помолчал. — На самом деле, оглядываясь назад, я вижу, что был таким же тупицей, как ты, раз догадался обо всем только сейчас.
— Спасибо, — сухо сказал я ему.
— Всегда пожалуйста. Хотя должен признаться, что в тот день всем нам было о чем подумать.
— Я бы все отдал, чтобы вернуться в тот день и сказать Молли, что наш ребенок для меня важнее всего на свете. Гораздо важнее, чем король или государство.
— И в тот день ты покинул бы Олений замок, чтобы последовать за ней и защищать ее? — Шут поднял бровь.
Через некоторое время я проговорил:
— Я не мог.
Эти слова потрясли меня, и я смыл их глотком бренди.
— Я знаю, что ты не мог. Я понимаю. Видишь ли, никто не может избежать своей судьбы. По крайней мере, пока несет на себе ярмо времени. И, — гораздо тише добавил шут, — ни один ребенок не может изменить будущее, которое предназначено ему судьбой. Ни шут, ни бастард. Ни дочь бастарда.
Дрожь пробежала по моей спине. Несмотря на все мое недоверие, я боялся.
— Ты хочешь сказать, что знаешь что-то о ее будущем?
Он вздохнул и кивнул. Потом улыбнулся и покачал головой:
— Я знаю кое-что о наследнике Видящих. Если она и есть этот наследник, тогда, вне всяких сомнений, через несколько десятков лет я прочту древнее пророчество и скажу: «Да, было предсказано, что это произойдет». На самом деле никто не понимает пророчеств, пока они не сбываются. Это как с подковами. Кузнец показывает тебе кусок железа, и ты говоришь, что он никуда не годится. Но когда его раскаляют, отбивают молотом и придают ему форму — он оказывается подковой, которая замечательно сидит на копыте твоей лошади, будто так и было задумано.
— Из твоих слов выходит, что пророки подгоняют свои пророчества под события, когда те уже произошли?
Шут склонил голову.
— И хороший пророк, как хороший кузнец, покажет тебе, что действительность и пророчество прекрасно подходят друг другу. — Он взял из моей руки пустую чашку. — Тебе следовало бы поспать, знаешь ли. Завтра целительница будет вытаскивать этот проклятый наконечник стрелы. Тебе понадобятся силы.
Я кивнул и внезапно понял, что глаза мои слипаются.
Чейд схватил мои запястья и потянул их вниз. Моя грудь и щека прижались к твердой деревянной скамье. Шут сидел верхом у меня на ногах, придавив их всем своим весом. Даже Кеттл давила мне на плечи, прижимая к грубой скамье. Я чувствовал себя связанной для убоя свиньей. Когда Чейд с силой потянул меня за руки, мне показалось, что все мое тело вот-вот разорвется, начиная от гниющей раны в спине. Целительница склонилась надо мной. Я мельком увидел щипцы у нее в руках. Черное железо. Скорее всего, позаимствованы у кузнеца.
— Готовы? — спросила она.
— Нет, — буркнул я.
Они не обратили на это внимания. Она не ко мне обращалась. Все утро она возилась со мной, как будто я был сломанной игрушкой, тыча и выдавливая гной из моей спины, а я корчился и ругался. Никто не обращал внимания на мои проклятия, кроме шута, дававшего советы, как их усовершенствовать. Он снова стал самим собой. Ночного Волка он уговорил подождать снаружи. Я чувствовал, как тот бродит под дверью. Я попытался объяснить ему, что со мной собираются сделать. Мне много раз приходилось вытаскивать из его лап занозы, так что у него было определенное представление о необходимости боли. И все же волк разделял мой ужас.
— Приступай, — сказал Чейд целительнице. Его голова была наклонена к моей, его борода щекотала мою выбритую щеку. — Держись, мой мальчик, — выдохнул он мне в ухо.
Холодные челюсти щипцов коснулись моей воспаленной плоти.
— Не дергайся. Лежи тихо, — строго сказала мне целительница. Я попытался. Казалось, что она погрузила щипцы в мою спину, ища, за что ухватиться. После бесконечных проб целительница скомандовала: — Держите его.
Я почувствовал, как челюсти щипцов сомкнулись. Она потянула, выдирая мой позвоночник. Или так мне показалось. Я помню, что после первого скрежета металлического наконечника по кости твердое решение не кричать было забыто. Я выкрикивал не только свою боль, но и свой разум. Я снова провалился в то неуловимое место, где нет ни сна, ни бодрствования. Дни моей лихорадки сделали его слишком знакомым.
Река Силы. Я был в ней, она была во мне. Всего в шаге от меня, она всегда была всего в шаге от меня. Утоление боли и одиночества. Быстрое и сладкое. Я растворился в ней, превращаясь в ничто, как вязание, которое моментально распускается, если потянуть за определенную нить. Вся моя боль превращалась в ничто вместе со мной. Нет. Верити запретил это. Иди назад, Фитц. Как будто уводил от огня маленького ребенка. Я ушел.
Словно пловец, выныривающий на поверхность, я вернулся к жесткой скамье и голосам надо мной. Свет казался сумеречным. Кто-то кричал что-то о кровотечении и просил принести снега. Я почувствовал, как снег приложили к моей спине, и увидел, как мокрая красная тряпка упала на ковер. Пятно расплывалось по шерсти, и я расплывался вместе с ним. Я плыл, а воздух в комнате рябил черными точками. Целительница что-то делала у очага. Она вытащила оттуда еще один инструмент кузнеца, раскаленный добела, повернулась и посмотрела на меня.
— Постойте! — в ужасе закричал я и почти сполз со скамейки, но Чейд удержал меня за плечи.
— Это нужно сделать, — твердо сказал мне он и держал меня железной хваткой, пока не подошла целительница.
Когда она приложила раскаленное клеймо к моей спине, я сперва ощутил только давление и подумал, что все не так уж страшно, но потом спазм боли дернул меня гораздо резче, чем петля палача. Тьма поднялась, чтобы поглотить меня.
— Повешен над водой и сожжен! — в отчаянии крикнул я.
Волк завыл.
Всплываю. Поднимаюсь, все ближе и ближе к свету. Погружение было глубоким, воды теплыми и полными снов. Я коснулся края сознания, сделал глоток бодрствования.
Чейд.
— …Но ты мог бы сказать мне, что он жив и пришел к тебе. Во имя Эды и Эля, шут, сколько раз я доверял тебе самые важные тайны?
